Одно замечание практического характера может быть выдвинуто здесь как следствие
этого теоретического вывода. Некоторые авторы, приписывая подражанию влияние,
которого оно не имеет в действительности, требовали, чтобы описание самоубийств
и преступлений было запрещено в газетах. Возможно, что это запрещение уменьшило
бы на несколько единиц годовой итог этих явлений, но подлежит большому сомнению,
чтобы оно могло изменить социальный процент преступлений и самоубийств.
Интенсивность коллективной наклонности осталась бы той же, так как моральный
уровень социальных групп от этого не изменился бы. Если принять во внимание те
проблематичные и, во всяком случае, очень слабые результаты, которые могла бы
иметь эта мера, и те значительные неудобства, которые повлекло бы за собой
уничтожение всякой судебной гласности, то будет вполне понятно, что в данном
случае законодатель должен отнестись к совету специалистов с большим сомнением.
В действительности если что и может повлиять на развитие самоубийств или
уголовной преступности, так не то, что о них вообще говорят, а то, как о них
говорят. Там, где эти акты находят себе полное осуждение, вызываемое ими чувство
отражается на самих отчетах о них, и путем такого внушения индивидуальное
предрасположение скорее нейтрализуется и обезвреживается, нежели поощряется.
Наоборот, когда общество в моральном отношении лишено всякой опоры, состояние
неуверенности, в котором оно находится, внушает ему некоторую снисходительность
к безнравственным поступкам; снисходительность эта невольно выражается каждый
раз, когда говорят о них, и тем самым сглаживает границу между дозволенным и
недозволенным. Тогда действительно приходится опасаться каждого дурного примера
не потому, что он опасен как таковой, а потому, что терпимость или общественный
индифферентизм приуменьшают то чувство отвращения, которое он должен был бы
вызывать.
    Но эта глава с особенной ясностью показывает, как мало обоснована теория,
делающая подражание важным источником всей коллективной жизни. Нет явления,
более легко передаваемого путем заражения, чем самоубийство, а между тем мы
только что видели, что эта заразительная сила не имеет социальных последствий.
Если в этом случае подражание лишено социального влияния, то оно не имеет его и
в других случаях, и приписываемое ему значение только кажущееся. Конечно, в
очень тесной сфере оно может явиться определяющим мотивом нескольких
воспроизведений одной и той же мысли или одного и того же поступка, но оно
никогда не находит себе ни достаточно широкого, ни достаточно глубокого отзвука
для того, чтобы проникнуть в самую душу общества и произвести в ней изменения.
Коллективные состояния благодаря почти единодушному и обыкновенно многолетнему
признанию слишком упорны для того, чтобы какое-нибудь частное новшество могло
достигнуть своей цели. Каким образом индивид, который — только индивид, и ничего
больше, мог бы получить достаточно силы для переделки общества на свой лад? Если
бы мы не представляли себе социальный мир так же грубо, как первобытный человек
представлял себе мир физический, если бы наперекор всем выводам науки мы, в
глубине души и не отдавая себе в том отчета, не отрицали, что социальные явления
прямо пропорциональны вызвавшим их причинам, то мы даже не остановились бы на
концепции, которая хотя и обладает истинно библейской простотой, но находится в
вопиющем противоречии с основными принципами мышления. В настоящий момент больше
уже не верят, что зоологические виды суть не что иное, как индивидуальные
изменения, привитые и распространенные наследственностью. Насколько не более
допустима теория, утверждающая, что социальный факт представляет собою только
обобщенный факт индивидуального характера; но менее всего приемлемо
предположение, что эта общность зависит от какой-то слепой силы заражения. Можно
даже с полным и справедливым изумлением отнестись к тому, что еще необходимо
оспаривать гипотезу, которая до сих пор вызывала только возражения, но не
получила ни малейшего подтверждения. Никогда еще не было доказано по отношению к
определенному ряду социальных фактов, что подражание играло в них известную
роль, и еще меньше доказано, что оно одно могло бы объяснять какие-либо факты.
Обыкновенно довольствовались тем, что высказывали эту гипотезу в форме афоризма,
опираясь при этом на смутные метафизические предпосылки. Между тем социология
может претендовать на то, чтобы на нее смотрели как на науку, только в том
случае, если те, кто ее разрабатывает, не будут устанавливать догматов,
освобождая себя от обязанности их доказывать.
    КНИГА II СОЦИАЛЬНЫЕ ПРИЧИНЫ И СОЦИАЛЬНЫЕ ТИПЫ ..далее