Разновидности коллективной печали, производные от установленных нами трех
моральных состояний, не лишены своего права на существование, если только они не
чрезмерны. Ошибочно думать, чтобы беспримесная радость была нормальным
состоянием человеческого самочувствия. Человек не мог бы жить, если бы печаль не
имела над ним никакой власти. Существует много страданий, приспособиться к
которым можно, лишь полюбив их, и удовольствие, получаемое при этом от этих
страданий, конечно, носит оттенок меланхолии. Меланхолия поэтому бывает
болезненным состоянием лишь в том случае, когда она занимает слишком много места
в жизни; но не меньшую ненормальность представляет и случай ее полного
отсутствия. Нужно, чтобы стремление к веселому раздолью умерялось
противоположным стремлением, и только при этом условии радость не перейдет
границ и будет в гармонии с реальной действительностью. Это имеет силу не только
по отношению к индивидуумам, но и по отношению к общественному целому. Слишком
веселая мораль бывает моралью разложения; она пригодна лишь для народов,
вступивших на путь упадка, и только у них одних можно ее встретить. Жизнь часто
тяжела, часто обманчива или пуста. Необходимо, чтобы коллективное чувство
отразило и эту сторону существования. Поэтому наряду с оптимистической струей,
заставляющей людей смотреть на мир с доверием, необходимо и противоположное
течение, без сомнения, менее сильное и менее распространенное, чем первое, но
могущее, однако, отчасти парализовать оптимизм; ибо ни одна тенденция не в
состоянии сама положить себе границ, но может быть ограничена лишь благодаря
существованию другой тенденции. Некоторые данные показывают даже, что,
по-видимому, наклонность к известной меланхолии скорее увеличивается по мере
того, как общество поднимается выше по лестнице социальных типов. Как мы уже
говорили, существует один факт, заслуживающий по меньшей мере внимания: великие
религии наиболее цивилизованных народов более глубоко проникнуты грустью, чем
более простые верования предшествующих обществ. Конечно, это не значит, что
пессимистическое течение должно в конце концов поглотить оптимизм, но это служит
доказательством того, что оно не теряет почвы под ногами и, по-видимому, ему не
суждено исчезнуть. А для того, чтобы оно могло существовать и бороться за свое
существование, необходима наличность в обществе специального органа, служащего
ему субстратом. Необходимо, чтобы были группы индивидуумов, представляющих
специально это общественное настроение. И, конечно, часть населения, играющая
подобную роль, будет именно той частью, среди которой легко зарождается мысль о
самоубийстве.
    Но из того, что течение, нарождающее с известной интенсивностью самоубийства,
должно быть рассматриваемо как явление нормальной социологии, еще не следует,
что всякое течение этого рода неизбежно будет носить тот же самый характер. Если
дух самоотречения, любовь к прогрессу, стремление к индивидуализации имеют место
во всех видах общества и если их существование неизбежно связано, в некоторых
отношениях с зарождением мысли о самоубийстве, то этим свойством они все-таки
обладают лишь в известной мере, особой для каждого народа. Свойство это имеет
место лишь в том случае, когда эти чувства не переходят границ. Точно так же и
коллективная наклонность к печали представляет собой здоровое явление лишь при
том условии, если она не является преобладающим течением. Следовательно, и
вопрос о том, нормален или ненормален современный уровень самоубийства у
цивилизованных народов, не разрешается тем, что было сказано выше. Нужно еще
исследовать, нет ли патологического характера в огромном увеличении числа
самоубийств, происшедшем за последнее столетие.
    Говорят, что это составляет как бы плату за цивилизацию. Известно, что это
увеличение имеет место во всей Европе и тем более сильно выражено, чем выше
данный народ в культурном отношении. В самом деле, оно составляет 411% для
Пруссии за время с 1826 по 1890 г., 385% для Франции с 1826 по 1888 г., 318% для
немецкой Австрии с 1841 — 1845 по 1877 г., 238% для Саксонии с 1841 по 1875 г.,
212% для Бельгии с 1841 по 1889г., всего 72% для Швеции с 1841 по 1871 —
1875гг., 35% для Дании в течение того же периода. В Италии с 1870 г., т. е. с
момента, когда она стала одним из участников европейской цивилизации, число
самоубийств возросло с 788 случаев до 1653, что дает увеличение на 109% за
двадцать лет. Кроме того, повсюду самоубийства наиболее часто наблюдаются в
самых культурных районах. Можно было бы даже подумать, что существует связь
между прогрессом просвещения и ростом числа самоубийств, что одно не может
развиваться без другого. Это утверждение аналогично положению того итальянского
криминалиста, который думает, что увеличение преступлений имеет своей причиной
параллельное увеличение количества экономических сношений, являющихся в то же
время вознаграждением за рост преступности. Принимая это положение, пришлось бы
прийти к выводу, что строение, свойственное высшим видам общества, заключает в
себе исключительный стимул к возникновению настроений, вызывающих самоубийство;
следовательно, пришлось бы признать необходимым и нормальным их современную
страшную силу развития, и тогда нельзя было бы принимать против них никаких
особых мер, не борясь в то же время и против цивилизации. ..далее