Существуют и такие самоубийцы, которые не мбгут пожаловаться ни на людей, ни на
обстоятельства, а сами по себе устают в бесконечной погоне за недостижимой
целью, в которой желания их не только неудовлетворяются, но возбуждаются еще
сильнее; тогда они возмущаются жизнью и обвиняют ее в том, что она обманула их.
Между тем то тщетное возбуждение, во власти которого они находились, оставляет
после себя особого рода изнеможение, мешающее ослабевшим страстям проявляться с
той же силой, как и в предыдущих случаях; они как бы утрачивают свою силу и
поэтому с меньшей энергией оказывают свое влияние на человека; индивид, таким
образом, впадает в состояние меланхолии и до некоторой степени напоминает собой
интеллектуального эгоиста, но не ощущает в своей меланхолии присущей этому
последнему томительной прелести; в нем доминирует более или менее сильное
отвращение к жизни. Подобное состояние у своих современников уже наблюдал Сенека
одновременно с вытекающими из него самоубийствами. «Поражающее нас зло находится
не около нас, оно — в нас самих. Мы лишены сил что-либо перенести, не в
состоянии вытерпеть страдания, нетерпеливы, не можем, наслаждаться радостью.
Сколько людей призывают смерть потому, что, испробовав все возможные перемены,
они приходят к заключению, что им знакомы уже все ощущения и ничего нового они
испытать не могут». В новейшей литературе наиболее ярким представителем такого
типа является Рене у Шатобриана. В то время, как Рафаэль — мечтатель,
погружающийся в себя, Рене — ненасытен. «Меня упрекают в том,— восклицает он с
горечью,— что у меня непостоянные вкусы, что одна и та же химера не в состоянии
долго занимать меня, что я вечно нахожусь во власти воображения, которое
стремится возможно скорее исчерпать дно моих желаний, как будто их наличность
его удручает; меня обвиняют в том, что я всегда ставлю себе цель, которой не
могу достигнуть; увы! я только ищу неизвестное благо, которое я инстинктивно
чувствую. Не моя в том вина, что я повсюду нахожу препятствия и что все уже
достигнутое теряет для меня всякую ценность». Это описание довершает
характеристику тех черт сходства и различия между самоубийством эгоистическим и
аномичным, которые уже были выше установлены нашим социологическим анализом.
Самоубийцы и того, и другого типа страдают тем, что можно называть «болезнью
бесконечности», но в обоих случаях эта болезнь принимает неодинаковые формы. В
первом случае мы имеем дело с рассудочным умом, который испытывает болезненное
изменение и чрезмерно гипертрофируется, во втором случае дело идет о чрезмерной
и нерегулярной чувствительности. У одного — мысль, возвращаясь все время к самой
себе, теряет наконец всякий объект, у другого— не знающая границ страсть не
видит впереди никакой цели; первый теряется в бесконечности мечтаний, второй — в
бездне желаний.
    Таким образом, мы видим, что психологическая формула самоубийцы не так проста,
как это обыкновенно думают. Сказать, что он устал, испытывает отвращение к
жизни, еще не значит определить эту формулу. На самом деле существуют самые
различные типы самоубийц, и эти различия ощущаются особенно сильно в том
способе, которым совершается самоубийство. Можно таким путем распределить
самоубийства и самоубийц на определенное количество видов; они должны совпадать
в их существенных чертах с типами, установленными нами выше, согласно природе
тех социальных причин, от которых они зависят; они являются как бы продолжением
этих социальных фактов во внутреннем мире индивида.
    Необходимо прибавить, что они не всегда наблюдаются в опыте в чистом виде; часто
случается, что они комбинируются между собой и дают начало сложным видам;
признаки, принадлежащие нескольким из них, встречаются одновременно в одном и
том же самоубийстве. Причиной этого явления служит то обстоятельство, что
различные причины самоубийства могут одновременно оказывать свое действие на
одного и того же индивида, и таким образом результаты их перемешиваются. Так, мы
видим часто больного, подверженного различным бредовым идеям, которые
перепутываются между собой, но все же воздействуют в одном и том же направлении
и, несмотря на различное происхождение, приводят к одному и тому же поступку;
они взаимно усиливают друг друга. Таким же образом различные лихорадки,
соединяясь у одного и того же субъекта, способствуют каждая поднятию температуры
его тела. ..далее