Чаще всего расстояние между социальным состоянием и его индивидуальными
отголосками даже еще более значительно. В предыдущих случаях коллективное
чувство, индивидуализируясь, по крайней мере сохраняло у большинства субъектов
достаточную силу, для того чтобы восставать против тех поступков, которые его
оскорбляют; ужас, внушаемый пролитием человеческой крови, довольно глубоко
вкоренился в наши дни в большинстве человеческих сознаний, чтобы
воспрепятствовать терпимому отношению к идее человекоубийства. Но простая кража,
или молчаливый обман, или мошенничество без насилия еще далеки от того, чтобы
внушить нам то же чувство отвращения. Очень мало людей, которым бы права их
ближних внушали чувство уважения и у которых не было бы в зародыше желания
обогатиться не вполне честным образом. Это не значит, что воспитание не
развивает известного отвращения ко всякому нарушению справедливости. Но какое
еще далекое расстояние между этим непосредственным и неустойчивым чувством,
всегда готовым идти на компромисс, и тем безусловным клеймом позора, без изъятия
и смягчения, которое общество накладывает всегда на виновника кражи во всех ее
видах. Что же сказать о сознании других обязанностей, которое еще слабее
вкоренилось в душу обыкновенного человека, как, например, то чувство, которое
предписывает нам правильно уплачивать свою часть общественных издержек, не
обманывать казну, не уклоняться от отбывания воинской повинности, честно
выполнять договоры и т. д. Если бы во всех этих пунктах выполнение предписаний
морали гарантировалось только колеблющимися чувствами средних индивидов, то
предписания эти покоились бы на крайне ненадежной почве.
    Следовательно, является основной ошибкой смешивать, как это часто случается,
коллективный тип данного общества со средним типом индивидов, которые составляют
это общество. Средний человек обладает в очень умеренной степени
нравственностью. Только наиболее существенные правила этики отпечатываются в его
душе с известной силой, но и они далеки от той определенности и того авторитета,
которыми они облечены в коллективном типе, т. е. в обществе, взятом в его целом.
Это смешение, которое определенно допустил Quetelet, превращает моральный
генезис в неразрешимую проблему. В самом деле, раз индивидуальный уровень морали
в общем так низок, то каким же образом могла бы возникнуть общественная мораль,
превосходящая его, если она выражает собой только среднюю величину
индивидуальных нравственных зачатков? Большее не может без чуда образовываться
из меньшего. Если общественное сознание есть не что иное, как наиболее
распространенное сознание, то оно не может стать выше обыденного уровня. Но
откуда же являются тогда все эти повышенные и категорически повелительные
предписания, которые общество стремится привить своим членам?
    Различные религии, а по их примеру и многочисленные философы не без основания
полагают, что мораль может быть осуществлена во всей своей полноте только в
Боге. Слабый и неполный набросок ее, открываемый в индивидуальном сознании, не
может быть рассматриваем как оригинал. Он производит скорее впечатление грубой и
неверной репродукции и наводит на мысль, что оригинал должен находиться так или
иначе вне индивидов. Вот почему народная фантазия с присущей ей простотой
реализует его в Боге. Конечно, наука не может остановиться на этой концепции,
которая для нее просто-напросто не существует. Но если отбросить эту концепцию,
то не останется другой альтернативы, как оставить вопрос о морали необъяснимым и
висящим в воздухе или видеть в морали систему коллективных состояний. Или начало
ее лежит вне опытного мира, или она порождается обществом. Она может
существовать только в сознании; и если она не существует в сознании индивида,
значит, ее может включить в себя только сознание группы. Но тогда необходимо
признать, что групповое сознание, отнюдь не будучи смешением сознаний средних
индивидов, должно превосходить его во всех отношениях. ..далее