Общим для всех возможных форм этого высшего отречения является то, что поступок,
освящающий это отречение, совершается сознательно, что сама жертва в момент
действия знает о последующем результате своего поступка, каковы бы ни были
мотивы, приведшие ее к совершению этого поступка. Все смертные случаи, имеющие
эту характерную особенность, резко отличаются от тех, в которых человек или не
является орудием своей смерти, или же является им только бессознательно. В
подобных случаях не представляет чрезвычайной трудности установить, знал или нет
человек заранее об естественных последствиях своего поступка. Они составляют,
таким образом, вполне определенную, легко распознаваемую группу, которая
вследствие этого должна иметь специальное название. Термин «самоубийство»
соответствует этому понятию, и нам нет надобности придумывать новое слово, так
как в состав данной группы явлений входит огромное большинство случаев,
называемых этим именем в обыденной жизни. Следовательно, мы можем с
определенностью сказать: самоубийством называется каждый смертный случай,
который непосредственно или опосредованно является результатом положительного
или отрицательного поступка, совершенного самим пострадавшим, если этот
последний знал об ожидавших его результатах. Покушение на самоубийство — это
вполне однородное действие, но только не доведенное до конца. Этого определения
достаточно для того, чтобы исключить из нашего исследования все, что касается
самоубийства животных. В самом деле, все, что мы знаем об умственном развитии
животных, не позволяет нам предположить у них наличие предварительного сознания
смерти, в особенности же допустить у них знание и понимание приводящих к этому
средств. Можно, правда, наблюдать случаи, когда животные отказываются входить в
помещение, где были убиты другие животные. Можно подумать, что они как бы
предчувствуют ожидающую их судьбу. В действительности ощущение запаха крови
является достаточным объяснением этого инстинктивного сопротивления. Все хоть
немного достоверные факты, в которых хотят видеть самоубийство животных в
подлинном смысле этого слова, могут быть объяснены совершенно иначе. Если
разъяренный скорпион жалит самого себя — что в конце концов недостоверно,— то он
делает это, быть может, в силу автоматической и бессознательной реакции.
Двигательная энергия, порожденная у него состоянием раздражения, разрешается
случайно, как попало; бывает иногда, что жертвой этих движений падает само
животное, и нельзя с уверенностью сказать, представляло ли оно себе заранее
последствия своего поступка. С другой стороны, если существуют собаки, которые
отказываются от принятия пищи после смерти своего хозяина, то это означает, что
тоска механическим образом лишает их аппетита; такое состояние влечет за собою
смерть, но она не является заранее предвиденным результатом. Ни воздержание от
пищи в этом случае, ни укус в предыдущем не употреблялись как средства для
достижения вполне определенной цели. Здесь не хватает ясно выраженного характера
самоубийства, как мы его уже определили раньше. Поэтому в последующем изложении
мы будем говорить только о самоубийстве людей.
    Но это определение не только имеет своим преимуществом устранение ошибочных
сближений или произвольных заключений; уже теперь оно дает нам понятие о том
месте, которое самоубийство занимает в общей моральной жизни человека. Оно нам
показывает, что самоубийство не составляет, как это можно было бы думать,
совершенно обособленной группы фактов, не есть какой-то исключительный класс
чудовищных явлений, стоящих вне всякой связи с другими видами поведения.
Наоборот, мы видим, что самоубийство соединяется с ними прерывным рядом
промежуточных ступеней и оказывается только преувеличенной формой повседневных
поступков. В самом деле, только тот случай, как мы видели выше, можно назвать
самоубийством, когда жертва в тот момент, как она совершает поступок,
прерывающий течение ее жизни, ясно сознает то, что естественным образом должно
из этого поступка последовать. Но это сознание может быть той или иной силы;
придайте ему каплю сомнения — и вы получите поступок, который уже не будет
самоубийством, но который близок ему по существу и отличается от него только по
степени. Человек, сознательно подвергающий себя опасности ради другого лица, но
без явной угрозы смерти, конечно, не является самоубийцей, даже если ему и
пришлось бы умереть. Этим именем нельзя также назвать неосторожного, как бы
играющего со смертью человека, стремящегося в то же время избежать ее, или
человека апатичного, который, не будучи ни к чему привязан в жизни, не дает себе
труда позаботиться о своем здоровье и погибает от своей небрежности. И однако,
все эти виды поведения ничем коренным от самоубийства в собственном смысле слова
не отличаются; они порождают аналогичное направление ума, поскольку в равной
степени сопряжены со смертельным риском, который не остается тайной для
действующего лица и перспектива которого это последнее не устрашает; вся разница
заключается в степени вероятности смертельного исхода. Не без некоторого
основания говорят иногда, что ученый, истощив свои силы постоянным
бодрствованием, убил самого себя. Все эти случаи рисуют нам виды зачаточного
самоубийства, и если, руководясь правильным методом, их не надо смешивать с
видами полного самоубийства, то все же не надо терять из виду и то отношение
родства, которое между ними существует. Самоубийство получает совсем различную
окраску в том случае, если оно неразрывно связано с актами мужества или
самоотвержения, и в том случае, если оно является результатом неосторожности или
простой небрежности. В дальнейшем изложении будет понятнее, в каком смысле
поучительно это сближение.
    II ..далее