Некоторые считали возможным уклониться от этого вывода, заметив, что сама эта
непрерывность есть дело индивидов и что, следовательно, для того чтобы объяснить
ее, нет надобности приписывать социальным явлениям своего рода трансцендентность
по отношению к индивидуальной жизни. В самом деле, иногда рассуждают так:
«Всякое социальное явление — какое-нибудь слово данного языка, религиозный
обряд, секрет ремесла, прием искусства, статья закона, правило морали —
передается и переходит к индивиду от другого индивида, являющегося его
родственником, учителем, другом, соседом, товарищем».
    Конечно, если бы речь шла только о том, каким образом в общих чертах мысль или
чувство передаются из поколения в поколение, каким образом память о нем не
теряется при этом, то в этих рамках такое объяснение могло бы быть признано
достаточным. Но передача таких фактов, как самоубийство или, говоря общее, как
все те поступки, о которых мы получаем сведения посредством моральной
статистики, представляет своеобразную особенность, которую нельзя объяснить себе
так просто и легко. Эта передача имеет своим объектом не только известный способ
действий вообще, но и число тех случаев, в которых применяется этот образ
действия. Мы видим, что самоубийства не только совершаются ежегодно, но что, по
общему правилу, их ежегодно бывает одинаковое количество. Состояние духа,
заставляющее человека решиться на самоубийство, не только просто передается,
но—что всего замечательнее — оно передается одинаковому числу индивидов, которые
все поставлены в условия, необходимые для того, чтобы это состояние перешло в
действие. Как это случается, если налицо имеются только индивиды? Само по себе
число не может быть объектом прямой передачи. Современное человечество не могло
узнать от предыдущего поколения, каков размер той дани, которую оно должно
заплатить самоубийству; и тем не менее, если обстоятельства не меняются, размеры
этой дани будут совершенно равны размерам предыдущей.
    Неужели нужно воображать, что каждый отдельный самоубийца имеет своим
руководителем и вдохновителем одну из жертв предыдущего года, которой он
является только моральным наследником? Только при этом условии можно допустить,
что социальный процент самоубийств может увековечиться путем меж-индивидуалъных
традиций. Поэтому, если вся цифра не может быть передана оптом, нужно, чтобы те
единицы, из которых она состоит, передавались каждая в отдельности; таким
образом, каждый самоубийца должен был бы получить от кого-нибудь из своих
предшественников наклонность к самоубийству и каждое самоубийство должно было бы
быть как бы эхом предыдущего. Но нет налицо ни одного факта, на основании
которого можно было бы допустить существование такой индивидуальной связи между
каждым в настоящем году и каким-либо однородным событием в предыдущем.
Совершенно исключительное явление, как мы уже указали выше, представляют те
случаи, когда одно самоубийство вызывается таким образом другим, одинаковым с
ним. И почему же эти рикошеты так правильно повторяются из года в год? Почему
факту, порождающему новый, подобный себе факт, нужен целый год, для того чтобы
воспроизвести этот последний? Почему, наконец, он воспроизводит только
одну-единственную копию? Ведь с точки зрения рассматриваемой гипотезы
необходимо, чтобы в среднем каждая модель воспроизведена была только один раз,
иначе целое потеряло бы свое постоянство. Таким образом, мы можем прекратить
обсуждение этой столь же произвольной, как и бесполезной, гипотезы. Но если
отвергнуть ее окончательно, если численное равенство годовых итогов происходит
не от того, что каждый частный случай зарождает себе подобный в следующем за ним
периоде, то это численное равенство может зависеть только от перманентного
воздействия какой-нибудь неличной причины, стоящей выше всех этих частных
случаев. ..далее