По общему правилу, поток убийств тем более стремителен, чем менее сдерживается
он общественным сознанием, т. е. чем более извинительными считаются покушения на
жизнь; и так как им придается тем менее значения, чем меньше общепризнанная
мораль ценит личность и то, что ее интересует, то слабая индивидуализация или,
пользуясь нашим термином, альтруистическое настроение поощряет убийства. Вот
почему в низших обществах они и многочисленны, и слабо преследуются. Их частота
и относительная к ним терпимость происходят от одной и той же причины. Меньшее
уважение, которым пользуется личность, открывает ее для насилия, и самое насилие
считается менее преступным. Эгоистическое самоубийство и убийство
обусловливаются, таким образом, антагонистичными причинами, и поэтому
невозможно, чтобы одно развивалось свободно там, где процветает другое. Там, где
общественные страсти отличаются жизненностью, человек гораздо менее склонен как
к бесплодным мечтаниям, так и к холодным расчетам эпикурейца. Привыкнув лишь в
слабой степени считаться с судьбой личностей, он не слишком тревожится о своей
участи. Мало заботясь о человеческих страданиях, он легче сносит и бремя своих
личных горестей.
    Напротив, по тем же самым причинам альтруистическое самоубийство и убийство
могут свободно идти ровным шагом, они оба зависят от аналогичных условий,
разнящихся лишь по степени. Привыкнув презирать свою собственную жизнь, нельзя
уважать и чужую. В силу этой причины убийства и добровольные смерти присущи
некоторым первобытным народам. Однако было бы неправдоподобно объяснять той же
причиной случаи параллелизма, наблюдаемые нами у цивилизованных народов.
Состояние чрезмерного альтруизма не могло бы породить те наблюдаемые нами случаи
самоубийства, которые в самой культурной среде сосуществуют в большом числе с
умышленными убийствами. Чтобы толкать на самоубийство, альтруизм должен обладать
исключительною интенсивностью— даже большею, чем это нужно для того, чтобы
побуждать к убийству. В самом деле, какую бы слабую ценность я ни придавал
существованию личности вообще, моя собственная личность всегда будет значить в
моих глазах больше, чем личность другого. При прочих равных условиях средний
человек более склонен уважать человеческую личность в самом себе, чем у подобных
себе; вследствие этого требуется более энергичный стимул, чтобы преодолеть, это
чувство уважения в первом случае, чем во втором. Но в настоящее время вне
некоторых и немногочисленных специальных сред, вроде армии, чувство безличности
и самоотречения слишком слабо выражено, а противоположные чувства слишком
распространены и сильны, чтобы до такой степени облегчить самоуничтожение.
Поэтому должна существовать другая, более современная форма самоубийства,
способного комбинироваться с убийством.
    Таково именно самоубийство аномичное. В самом деле, аномия порождает состояние
отчаяния и раздражительной усталости, которая может, смотря по обстоятельствам,
обратиться против самого субъекта или против других; в первом случае мы имеем
самоубийство, во втором — убийство. Что касается причин, определяющих
направление, в котором разряжаются перевозбужденные таким образом силы, то они
коренятся, вероятно, в моральной организации действующего лица. Смотря по
степени оказываемого им сопротивления, он склоняется в ту или другую сторону.
Человек средней нравственности скорее убьет, нежели покончит с собою. Мы даже
видели, что иногда эти два проявления происходят одно вслед за другим и
представляют собой просто две стороны одного и того же акта, что и доказывает их
тесное родство между собой. Состояние, в котором находится тогда личность,
настолько невыносимо, что для ее облегчения требуется две жертвы. ..далее