Если многие писатели видели в восстановлении религии единственное лекарство
против зла, то это объясняется тем, что они ошибались насчет источников ее
власти. Они сводят почти всю религию к известному числу высоких мыслей и
благородных правил, с которыми в конце концов мог бы примириться и рационализм,
и думают, что достаточно было бы укрепить их в сердцах и умах людей, чтобы
предупредить их моральное падение. Но они ошибаются как относительно того, что
составляет сущность религии, так — и в особенности— относительно причин
иммунитета, который религия иногда давала против самоубийства. Она достигала
этого не тем, что поддерживала в человеке какое-то смутное чувство чего-то
таинственного и непостижимого, но тем, что подвергала его поведение и мысль
суровой дисциплине во всех мелочах. Когда же она является только символическим
идеализмом, только философией, переданной по традиции, но которую можно
оспаривать и которая более или менее чужда нашим повседневным занятиям, ей
трудно иметь на нас большое влияние. Божество, которое своим величием поставлено
вне мира и всего мирского, не может служить целью нашей мирской деятельности, и
она оказывается без цели. Слишком много вещей стоит в этом случае вне связи с
Божеством, для того чтобы оно могло дать смысл жизни. Представив нам мир как
недостойный его, оно тем самым предоставило нас самим себе во всем, что касается
жизни мира. Не при помощи размышлений об окружающих нас тайнах и даже не при
помощи веры в существо, всемогущее, но бесконечно от нас далекое и требующее от
нас отчета лишь в неопределенном будущем, можно помешать людям кончать с жизнью.
Словом, мы предохранены от самоубийства лишь в той мере, в какой мы
социализированы. Религии могут нас социализовать лишь в той мере, в какой они
лишают нас права свободного исследования. Но они больше не имеют и, по всей
вероятности, никогда больше не будут иметь в наших глазах достаточно авторитета,
чтобы добиться от нас подобной жертвы. Не на них, следовательно, надо
рассчитывать в борьбе с самоубийством. Впрочем, если бы те, кто видит в
восстановлении религии единственное средство излечить нас, были последовательны,
они должны были бы требовать восстановления самых архаических религий. Ведь
иудаизм лучше предохраняет от самоубийства, чем католичество, а
католичество—лучше, чем протестантизм. И однако, протестантская религия наиболее
свободна от материальных обрядов, следовательно — наиболее идеалистична.
Наоборот, иудаизм, несмотря на свою великую историческую роль, многими сторонами
связан с наиболее первобытными религиозными формами. Уже из этого видно, что
моральное и интеллектуальное превосходство догмы не имеет никакого отношения к
тому влиянию, которое она в состоянии оказать на самоубийство.
    Остается семья, профилактическая роль которой не подлежит сомнению. Но было бы
иллюзией думать, что достаточно уменьшить число холостяков, чтобы остановить
развитие самоубийств. В самом деле, если женатые имеют меньшую тенденцию убивать
себя, то сама эта тенденция усиливается с той же правильностью и в той же
пропорции, что и у холостых. С 1880 по 1887 г. число самоубийств среди женатых
возросло на 35% (с 2735 на 3706), среди холостых — только на 13% (с 2554 на
2894). По вычислениям Бертильона, в 1863—1868 гг. относительное число первых
было 154 на 1 млн, в 1887 г. оно было 242, т. е. возросло на 57%. В течение того
же промежутка времени пропорция самоубийц-холостяков возросла не намного больше
— с 173 на 289, т. е. на 67%. Увеличение числа самоубийц в течение века не
зависит от их семейного положения.
    Надо заметить, что в семейном строе совершились изменения, которые мешают семье
оказывать прежнее предохранительное влияние. Тогда как в прежнее время она
удерживала в своей орбите большую часть своих членов от рождения до смерти и
представляла компактную, неделимую массу, одаренную своего рода вечностью, в
настоящее время ее существование очень эфемерно. Едва образовавшись, семья уже
рассыпается. Лишь только дети подросли, они чаще всего продолжают свое
воспитание вне дома; как только они стали взрослыми, они устраиваются вдали от
родителей, и семейный очаг пустеет. Это почти общее правило. Можно сказать, что
в настоящее время семья, в течение большей части своего существования, состоит
только из мужа и жены, а мы знаем, как это мало противодействует самоубийству.
Занимая, таким образом, малое место в жизни, семья не может более служить ей
достаточной целью. Не то чтобы мы меньше любили своих детей, но они не так
тесно, не так неразрывно связаны с нашим существованием, и наша жизнь поэтому
должна найти для себя другой смысл. Так как наши дети меньше живут с нами, то
нам необходимо связать свои мысли и поступки с другими объектами. ..далее