Можно сказать то же самое почти обо всех других месяцах. Особенно замечателен в
этом отношении декабрь. Его доля в общем годовом числе самоубийств совершенно
одинакова для трех наблюдаемых стран — 61 на тысячу, а между тем температура в
это время года, достигая 7,9° в Риме, и 9,5° в Неаполе, в Пруссии не поднимается
выше 0,67°. Не только месячная температура в разных странах различна, но и
изменяется она по различным законам. Так, во Франции температура сильнее
повышается от января до апреля, чем от апреля до июля, тогда как в Италии —
наоборот. Между термометрическими изменениями и числом самоубийств нет никакого
соотношения. Если бы температура действительно оказывала то влияние, которое ей
приписывают, то влияние это сказывалось бы и в географическом распределении
самоубийств: наиболее жаркие страны должны были бы насчитывать наибольшее
количество их. Подобный вывод напрашивается с такой очевидностью, что к нему
прибегает даже итальянская школа; она пытается доказать, что наклонность к
убийству также увеличивается с повышением температуры. Ломброзо и Ферри хотели
установить, что число убийств, возрастая летом по сравнению с зимой, в то же
время оказывается на юге более значительным, чем на севере. К несчастью,
поскольку дело касается самоубийств, фактические данные говорят против
итальянских криминалистов, так как в южной части Европы самоубийство развито
всего слабее: в Италии — в 5 раз меньше, чем во Франции, в Испании и Португалии
оно почти не встречается. На французской карте самоубийств единственное
сколько-нибудь светлое пятно падает на департаменты, расположенные к югу от
Луары. Конечно, мы не хотим сказать, что такое распределение самоубийств
действительно является результатом температуры, но, какова бы ни была его
причина, оно представляет собою факт, несогласный с теорией, рассматривающей
жару как стимул самоубийства.
    Сознание этих затруднений и противоречий заставило Ломброзо и Ферри слегка
изменить доктрину своей школы, не отказываясь, однако, от ее основного принципа.
Согласно приводимому у Морселли мнению Ломброзо, наклонность к самоубийству
вызывается не столько высокой температурой, сколько наступлением первых жарких
дней, т. е. самим контрастом между проходящим холодом и наступающим теплом.
Внезапные жары застигают врасплох человеческий организм, еще не привыкший к
новой температуре. Но достаточно самого беглого изучения фактов, для того чтобы
убедиться в том, что это объяснение лишено всякого основания. Если бы оно было
правильно, то кривая, обозначающая месячное движение самоубийств, должна была бы
быть горизонтальной в течение осени и зимы, затем сразу повыситься в момент
наступления первых жаров, являющихся источником всех бед, и столь же внезапно
опуститься, когда организм успел приспособиться к новым условиям. Мы видим,
наоборот, что поступательное движение происходит крайне правильно, увеличение в
течение всего времени, пока оно существует, почти одинаково из месяца в месяц;
кривая поднимается от декабря до января, от января до февраля, от февраля до
марта, т. е. в течение месяцев, когда еще очень далеко до первых жаров, и
прогрессивно опускается между сентябрем и декабрем — в тот момент, когда жаркие
дни уже давно окончились, так что это явление нельзя приписать их прекращению.
Но когда же начинаются жары? Обыкновенно говорят, что они появляются в апреле, и
действительно, от марта до апреля термометр поднимается с 6,4° до 10,1°;
повышение, следовательно, доходит до 57%, тогда как от апреля до мая оно только
40%, от мая до июня — 21%. Поэтому максимальное число самоубийств должно было бы
падать на апрель; на самом деле увеличение числа самоубийств, наблюдаемое в это
время, не выше, чем за период от января до февраля (18%). Наконец, так как это
приращение не только поддерживается, но и возрастает — правда, более медленно —
до июня и даже до июля, то очень трудно приписать его влиянию весны, если не
продолжить эту часть года до конца лета, исключив только один август.
    Кроме того, если бы первые теплые дни влекли за собою столь трагические
последствия, то первые холода должны были бы иметь такое же влияние: они также
застают организм в тот момент, когда он отвык уже от низкой температуры; они
расстраивают отправление жизненных функций до тех пор, пока не наступит полное
приспособление. Тем не менее осенью не заметно никакого возрастания, которое
хоть немного было бы похоже на наблюдаемое весной. Поэтому мы совершенно не
понимаем, каким образом Морселли, признав, что, согласно его теории, переход от
тепла к холоду должен иметь те же результаты, что и обратный переход, мог
добавить: «Это действие, оказываемое первыми холодами, может быть проверено или
статистическими таблицами, или — еще лучше — вторичным повышением всех наших
кривых осенью, в октябре и ноябре, т. е. в то время, когда переход от теплого
времени года к холодному сильнее всего ощущается человеческим организмом, и в
особенности нервной системой». ..далее