Наблюдения только подтверждают эту гипотезу. С одной стороны, правильность
статистических данных указывает на то, что существуют коллективные наклонности
вне сознания индивидов, с другой стороны, на большом количестве выдающихся
фактов мы можем непосредственно констатировать этот внешний характер коллектива.
К тому же последний не представляет ничего удивительного для того, кто убедился
в разнородности индивидуальных и социальных состояний. В самом деле, вторые
могут явиться к нам только извне, так как они не вытекают из наших личных
предрасположений; происходя от чуждых нам элементов, они выражают нечто
совершенно иное, чем мы сами. Конечно, поскольку мы сливаемся с группой и живем
ее жизнью, мы не можем избежать ее влияния; но с другой стороны, поскольку мы
обладаем индивидуальностью, отличающей нас от нее, мы оказываем ей сопротивление
и стремимся уклониться от ее влияния. А так как нет ни одного человека, который
не жил бы одновременно этою двойною жизнью, то каждый из нас в одно и то же
время проникнут тем и другим стремлением. Нас увлекает социальное чувство, но
вместе с тем мы отдаемся настроению, отвечающему нашей личной природе. Остальные
члены общества давят на нас, чтобы сдержать наши центробежные стремления, а мы в
свою очередь стараемся давить на других, чтобы нейтрализовать их индивидуальные
стремления. Таким образом, мы испытываем на себе то же самое давление, которое
мы стараемся оказать на других. Возникают две противодействующие друг другу
силы. Одна из них вытекает из коллективности и стремится завладеть индивидом,
другая проистекает от индивида и враждебна предыдущей. Конечно, первая во многом
превосходит вторую, потому что она является сочетанием всех единичных сил, но,
так как она встречает на своем пути столько же отпоров, сколько существует
отдельных субъектов, она отчасти растрачивается в этой усиленной борьбе и
проникает в нас только в ослабленной и обезображенной форме. Когда она очень
интенсивна, когда приводящие ее в действие обстоятельства повторяются часто, она
может еще достаточно сильно отпечатываться в индивидуальной психике; она
возбуждает в ней довольно интенсивные состояния, которые, раз зародившись,
функционируют с самопроизвольностью инстинкта; так обстоит дело с наиболее
существенными моральными идеями. Но большинство социальных течений или слишком
слабы, или соприкасаются с нами слишком отдаленно, для того чтобы пустить в
нашем сознании глубокие корни; поэтому воздействие их очень поверхностно.
Следовательно, они почти целиком остаются вне нас. Таким образом, для того чтобы
вычислить какой-либо элемент коллективного типа, отнюдь не достаточно определить
размеры, занимаемые им в индивидуальных сознаниях, и взять среднюю.
    Правильнее было бы взять их сумму, но и такое измерение будет во многом уступать
действительности, так как таким путем можно получить социальное чувство лишь
ослабленным настолько, насколько оно потеряло, индивидуализируясь.
    Только при очень легком отношении к делу можно обвинять нашу концепцию в
схоластичности и упрекать ее в том, что она кладет в основание социальных
явлений какой-то жизненный принцип нового порядка. Если мы отказываемся
допустить, что социальные явления имеют субстратом сознание индивида, мы тем
самым приписываем им некоторый другой субстрат.  ..далее